Игорь Агеев - Неспортивная история [Сценарий, использовавшийся в фильме «Куколка»]
— Как бы вам себя жалеть не пришлось.
— Ты мне грозишь? — останавливается.
— Вы же людей из них хотите, — киваю на пустые столы. — А в стаде, Елена Михайловна, людей не бывает.
Смотрит на меня тем же странным долгим взглядом, а потом открывает дверь и выходит в коридор.
Настроение после беседы с Еленой, надо сказать, подпортилось. Решила вечером с матерью в кино сходить, чтобы развеяться. Шагаем не спеша к кинотеатру. Мать держит меня под руку.
— …И вообще не понимаю, чего она от меня хочет, — жалуюсь на Елену. — Я живу, никого не трогаю, а она в душу лезет, придирается по мелочам.
— Так ты из-за этого такая кислая? — мать спрашивает беспечно.
— А-а! — рычу. — Достала!
— Девочка бедная! — дурачится. — Замучила ее училка нехорошая.
— Перестань! Смешно ей!
— Мама завтра сходит к директору, скажет, чтобы доченьку не мучили.
— Ну, хватит, мама! — освобождаюсь от руки, которой она за меня держится.
— Ты что, Танюш? Ну, не сердись. Правда, хочешь, схожу к директору? Или позвоню?
Ничего не отвечаю. Разрешаю матери снова взять меня под руку. Идем, молчим. Мать с удовольствием, глубоко вдыхает морозный воздух.
— А хорошо, Танька, нам вдвоем, да? — улыбается. — Захотели вот — в кино пошли. Захотим, в театр пойдем. Или в музей… Танька, пойдем в музей!
Я в музее черт-те сколько не была!
Я киваю в ответ: пойдем-пойдем.
— Да не кисни ты! — тормошит меня. — Бука какая! Улыбнись!
— Да ну.
— Дя-ню, — передразнивает. — Улыбнися!..
И я улыбаюсь, не выдержав. И мать улыбается. А потом мы даже смеемся, друг на друга глядя.
Подходим к кинотеатру. И тут я вижу Панова и Шитикову. Идут навстречу, держат друг друга за руку, болтают. Улыбку у меня с лица как ветром сдуло. А они уже близко, метрах в двадцати…
Марина, меня заметив, останавливается. Глаза — будто не меня видит, а чудище страшное. Постояла секунду, а потом вдруг' как сиганет в какую-то подворотню. Панов не понимает, в чем дело.
— Здравствуйте, — говорит, когда мы проходим мимо.
— Привет, — смотрю вперед, будто меня это не касается.
Мать с ним тоже поздоровалась.
— Это кто? — спрашивает.
— Учимся вместе.
Оглядываюсь, вижу, как Панов в подворотню идет Машу-Марину искать. Двигаем дальше. Вдруг я останавливаюсь:
— Знаешь, мам… Я, пожалуй, не пойду в кино.
— Почему? — удивляется.
— Так, расхотелось.
— Да что же это?..
— Ладно, — смотрю в сторону. — В общем, я пошла.
— А билеты?
— Билеты, билеты! — срываюсь. — Позвони своему Сергей Иванычу! Чем в ванной под шум воды реветь… Сохнешь по нему, так нечего! Не девочка.
И я иду, почти бегу куда глаза глядят. А мать остается с билетами в руках возле кинотеатра.
Тишина. Мел по доске — тук-тук-тук… Моя рука пишет цифры, буквы, складывает, вычитает, извлекает корень и наконец выводит ответ: икс равен… Подчеркиваю его два раза, кладу мел в желобок под доской. Отряхиваю руки, смотрю в пространство.
Елена — у окна. Мельком взглянув на ответ, идет к учительскому столу.
— Можешь стирать, — говорит на ходу. — Пятерка. — И закрывает журнал: — Урок окончен.
В классе поднимается легкий шум — запихиваются в портфели и сумки учебники, тетради, ручки.
— Поскольку завтра мы с вами не увидимся, — перекрывая этот шум, повышает голос Елена, — математики у вас нет, небольшая информация… По традиции приглашаю всех на свой день рождения.
— У-у! О-о! А-а! — раздаются возгласы. Доволен народ.
— Назначаю сбор на шесть часов. Лучше, если без опозданий. Чай и традиционный пирог гарантируются.
— Не опоздаем, это же не в школу, — замечает кто-то.
— И меня приглашаете? — По-прежнему стою у свежевытертой доски.
— Ты для меня не исключение, — делает вид, будто ничего между нами не произошло. — До свидания, — громко говорит напоследок всем Елена и быстро выходит за порог.
— Мальчики-девочки! — тут же останавливаю общий порыв поскорее выбраться из класса. — У меня дополнительная информация! Тихо! — кричу. — Дайте сказать!
Все друг друга успокаивать начали. Пятиэтажный даже съездил кому-то по загривку, чтобы тот заглох. В общем, совсем меня народ зауважал.
— Неувязочка, братцы, — говорю. — У меня завтра тоже день рождения. И я вас тоже всех приглашаю.
Тут уж в классе совсем тихо стало.
— А как же Елена? — спрашивает кто-то.
— Я же не виновата, — говорю, — что в один день с ней родилась.
Народ призадумался. Друг на друга поглядывают.
— Нет, — продолжаю после паузы, — в конце концов, я не настаиваю. Кто хочет — к Елене. Кто хочет — ко мне.
Тишина в ответ.
— Мы по традиции в этот день у Елены… — неуверенно начинает Шептунова.
— Значит, ты, Шептунова, к Елене? — уточняю. — Иди! А вот ты, Маш, наверное, ко мне?
— Я? Конечно, — оторопев, соглашается Маша-Марина.
— А ты, Шлепаков? Ты давно хотел?
— В общем, да… — мнется.
— Да нет, — Шептунова тут же, — я просто… Традиция…
Вдруг Панов демонстративно поднимается с места, шагает по классу, проходит мимо меня и за дверь.
— Ладно, — заявляю, — я свой день рождения ради традиций отменять не собираюсь. Жду всех в шестнадцать тридцать. У меня всё.
Народ загалдел, к выходу потянулся. Шура-пятиэтажный ко мне пробивается, сумку мою тащит.
— Держи, — протягивает.
— Спасибо. — Идем с ним из класса. — Ты-то ко мне?
— Конечно! У Елены чай, разговоры заумные — тоска.
— Тогда у меня к тебе просьба…
И мы выходим в коридор…
И вот уже на усилителе бегают красные индикаторы мощности звука. Работает мой «Акай» на всю катушку. Обеденный стол сдвинут в угол. На столе бутерброды, закуски, напитки. Такой «аляфуршетик». Попробуйте-ка двадцать с лишним человек в нашей малогабаритной живопырке за столом разместить! Тесно! Но каждый тем не менее смог себе место отыскать — кто журналы изучает, где девицы модные и шмотки нафотографированы, кто медали и кубки разглядывает, кто топчется посреди комнаты, танцует. Шлепаков устроился в углу с большим альбомом Босха, Шептунова мои цацки заграничные с девками обсуждает. Маша-Марина с Нечаевым на диванчике сидит, болтает о чем-то, сок со льдом через трубочку потягивая. Словом, все, как в лучших домах, не считая жилплощади.
Заглядываю в кухню. И там люди: Федюня, Тюхин, пятиэтажный. Шура во всю бутерброды наворачивает.
— Шурик, — зову его, — ты мне нужен на два слова.
— Сейчас, — рот набит до отказа, запивает бутерброд, ставит стакан на холодильник, ко мне направляется.
В это время, с телефоном в руках, в прихожей возникает Александрова Ленка. Есть у нас в классе такая — сплошное ничто.
— Тань, тебя к телефону.
— Спасибо, — забираю у нее аппарат. — Скажи там, чтобы музыку привернули.
Делаю знак пятиэтажному повременить, говорю в трубку:
— Да?..
— Танечка, это я, — слышу голос матери.
Иду с телефоном в ванную, прикрываю за собой дверь.
— Да, мама, я слушаю.
— Ну, как вы там, уже собрались? — спрашивает.
— Угу.
— Все у вас в порядке?
— Да. '
— Ну, ладно… Значит, я уже освободилась, звони, если что, тете Любе.
— Хорошо.
— Вы там не очень шумите и часам к одиннадцати закругляйтесь, слышишь?
— Да, мама.
— Ладно… — довольна, что я ей не возражаю, слушаюсь. — Кстати, все забываю спросить, а по какому поводу гуляете?
— День рождения, — смотрю на себя в зеркало.
— Чей? — удивляется.
— Нашего класса.
— Ишь ты, — смеется, — придумают же! Ну все, целую…
— Пока.
Отношу телефон на кухню, возвращаюсь в прихожую, где у зеркала меня ждет пятиэтажный.
— Закрой, — киваю на дверь комнаты.
Шура моментально повинуется.
— Кого нет? — спрашиваю.
— Все здесь, — докладывает, — кроме Панова.
— Ас ним ты говорил?
Молчит. Тут Витька Крыленко из комнаты в прихожую попробовал выйти. Пятиэтажный его обратно задвинул.
— Мне надо, — говорит Крыленко в щель.
— Потерпишь. — Пятиэтажный закрывает дверь наглухо, держит ее рукой, говорит мне: — Да бесполезно с Пановым говорить, он не из пугливых.
— От коллектива отстает, — качаю я головой. — Нехорошо.
— Да он давно напрашивается, — поддерживает меня пятиэтажный.
— У тебя счеты с ним? — интересуюсь.
— Так… В друзьях когда-то ходили, до пятого класса, а потом… Долго рассказывать.
Смотрю на свои электронные. Время- семнадцать пятнадцать.
— Одевайся, — говорю, — есть возможность отличиться.
— Халяву берем? — просекает с полуслова.
— Возьми для кучности.
— А эти? — кивает на комнату.
— Пусть веселятся. Мы ведь ненадолго.
